Русские байки английского акушера

Правда-матка


Хотите увидеть правду, которую вижу я? Хотите почувствовать, то, что чувствует акушер за работой?

Сейчас я ненадолго позволю вам забраться в свой мозг и посмотреть оттуда. Да, проходите, садитесь вот сюда, к окошечку... Почитайте мои мысли в том виде, в котором они рождаются, перед тем как превратиться в обработанную серым веществом информацию.

Уверен, полет c Macau Tower на резиновом канате прошлым летом, во время которого вы чуть было навсегда не подорвали свой вечно сухой образ несгибаемого храбреца, по сравнению с этим покажется вам легкой прогулкой по Риджентс-парку.

Oh, no! Please! Спрячьте свои деньги. Этот аттракцион бесплатный, не надо пытаться это купить. Это всего лишь правда. Голая и несимпатичная. Она и бесплатно-то никому не нужна... Не бойтесь. Но смотрите, осторожно, не обожгитесь... Это ведь на всю жизнь травма. С психоаналитиками, прозаком и флэшбэками...

— Мистер Цепов, сердцебиение плода по-прежнему шестьдесят ударов в минуту!

Ритмичное пищание мониторов в операционной, неотложная акушерская бригада поднята по тревоге. Наконец-то эта глупая корова Райт дала согласие на экстренное кесарево сечение. Снизошла, да, созрела. Вообще-то мы должны были его сделать час назад, когда этого несчастного ребенка еще можно было спасти. А сейчас-то уже, наверное, все, можно не торопиться. Если не помрет, то точно будет парализован... если, конечно, не случится чудо.

— Миссис Райт, пожалуйста, подпишите вот здесь. Это ваше согласие на операцию. Риски и возможные осложнения, которые мы с вами обсудили, перечислены вот тут. После того как вы подпишете согласие, ребенок будет рожден в течение нескольких минут. Спасибо.

Почему я на нее злюсь? Это ведь ее ребенок, она за него в ответе. Не я. Умрет ее ребенок. Не мой. В инвалидной коляске будет проходить вся жизнь ее ребенка. Не моего. Я всего лишь врач, не судья и не бог. В своем упрямом желании рожать естественным путем она полностью потеряла логику и здравый смысл. Наверное, я выбирал недостаточно сильные слова, раз они дошли до нее только через час, изменив ее отношение к операции, хорошо бы еще успеть спасти жизнь этому младенцу.

— Общий наркоз, пожалуйста, на спинальную анестезию нет времени! Я повторяю, это кесарево сечение первой категории. Да, я активировал краш-протокол минуту назад. Анестезиолог! Венфлоны! Катетер! Премедикация! Кислородная маска! Операционный свет!

Да уж, чудес в акушерстве как раз не хватает. Да и чего я разорался? Нервы ни к черту стали... пью, наверное, много. Бригада и так работает молниеносно, без понуканий. Какой, к черту, краш, если целых полтора часа до этого мы все уговаривали пациентку подписать согласие на операцию... Краш... Сейчас уже спеши не спеши... вокзал отъехал.

— Большое спасибо, Мэгги. Я готов начать операцию, как только будет готова анестезиологическая служба.

Вот вам и естественные роды, нате. Вполне себе естественно развившаяся гипоксия в родах, ничего таинственного. Естественно, без кислорода столько не живут. Все очень естественно, примерно как у тех русских женщин, которые ели редьку с маслом и рожали в полях. Из двенадцати рожденных выживали максимум один-два. Но об этом история умалчивает. Кому есть дело до мертвых детей, когда с живыми непонятно что делать?

— Заказано два юнита донорской крови.

Я же говорил ей час назад — рожать, рожать, рожать срочным кесаревым. Давал пять минут подумать, да, давал. Потом еще пять минут, потом еще полчаса. Как скажете, миссис Райт. Пока вы там думаете, душа моя, возможно, ваш ребенок умирает, думайте быстрее, вашу мать. Уже час прошел. Вы, драгоценная моя, бездействием и инфантилизмом ребеночка своего убиваете, а меня хотите записать в соучастники убийства. А не кричу я на вас, и за плечи вас не трясу, потому что права такого не имею. И ребенок ваш тоже права не имеет, пока не родится. Так что у нас там с готовностью? Кажется, можно начинать?

— Сердцебиение плода — сто ударов в минуту с децелерациями.

Да знаю я, знаю... сейчас родим за минуту... делов-то... полоснуть ножом по беременному животу и схватить ребенка за голову рукой. Только бы выжил.

— Чек-лист пожалуйста.

— Шивон Райт, госпитальный номер четыреста восемь полста пять, форма согласия подписана на экстренное абдоминальное родоразрешение кесаревым сечением в ноль четыре часа утра. Время принятия решения об операции ноль два сорок восемь утра. Форма подписана мистером Цеповым и пациенткой.

Да уж, подписана. Кровью моей практически. Почему я должен был тянуть из нее клещами согласие на спасение ее же собственного дитя? Бред какой-то. Хотя почему бред? Я сюда пришел, чтобы следить за тем, чтобы дети рождались здоровыми и мамочки не умирали. Значит, я буду бегать, орать и ходить на ушах, если потребуется. Да, буду. Мы все будем. Мы — команда антисмерть. Но сегодня, похоже, мы проиграли. Хотя есть еще шанс.

— Можно остановить мониторинг плода, пожалуйста? Операционное поле готово к обработке?

К черту КТГ-монитор, нет сил смотреть на эту агонию! Все ли я сказал матери этого не рожденного еще ребенка тогда, час назад, о том, что может произойти, если мы немедленно не сделаем это долбаное кесарево сечение? Услышала ли она меня? Наверное, она думала, что я шучу... Доктора любят пугать, конечно. И шутить тоже любят. Я никогда не шучу о внутриутробной гипоксии, твою мать!

— Аллергические реакции?

— Нет!

— Риск анестезии?

— Второй степени.

— Донорская кровь?

— Два юнита в холодильнике.

— Профилактика эмболизма?

— Стандартная.

— Детская реанимация здесь?

— Старший реджистрар Трейси Ливингстон и бригада интенсивной терапии.

— Привет, Трейси, отличная прическа! Тони энд Гай? Чудно, чудно... Операционную шапочку, пожалуйста, надень, дарлинг.

— Инструменты?

— Счет верен, все работает.

— Вводный наркоз, пожалуйста. Начинаем.

Господи, спаси и сохрани. Сколько там времени-то? Четыре ноль восемь...

— Разрез. Четыре ноль восемь. Сушим. Ножницы Мейо, пожалуйста. Свет —дерьмо! Ни хрена не видно. Трейси, будьте добры, поправьте бестневую лампу пожалуйста.

Ну что, живой ты там или мертвый? Только бы живой. Какие там молитвы есть? Отче наш еси, не беси... бога душу мать....

— Ретрактор Дуайена, быстро! Ножницы Макиндо! Джудит! Отсос!

Джудит, бездарь, твою мать, проснись и следи за ходом гребаной операции! Ассистент — подарок. Безмозглое приложение к косметичке.

— Джудит, оттяните ретрактор, пожалуйста, я не вижу правый угол разреза на маточно-пузырной брюшине. Так лучше, спасибо.

Воды зеленые, как каша. Черт, слишком поздно! Если этот ребенок из-за кислородного голодания сделал рефлекторный вдох в матке, то у него в легких уже полным полно собственного дерьма. Давай, рождайся. Ах вот оно что... двукратное обвитие пуповиной... Извлечение, четыре ноль девять. Ну, давай, педиатрия, оживляй неоживляемое!

— Пересечение пуповины. Четыре ноль девять. Окситоцин, пожалуйста! Зажимы Грин-Армитадж. Большие салфетки.

Все, можно расслабиться, от меня уже ничего не зависит. Господи, тишина-то какая в операционной. Как необычно... ребенок не плачет. Все затаили дыхание. Какой противный писк мониторов. Странно, за тринадцать лет пора бы привыкнуть... Что они там делают, не видно... кажется, закрытый массаж сердца? Интубация? Нет, не выживет. Не выживет. Эх ты, парень...

— Шить матку, пожалуйста. Неонатологи, как дела у нас?

Не слышит никто... такая тишина, а меня никто не слышит. Все как оглохли. Или не хотят отвечать, потому что ребенок умер. Какая страшная тишина... пип-пип-пип-пип-пип... Черт, во рту пересохло совсем... И какая-то кошка тихо мяукает. Стоп. Откуда тут гребаная кошка, если мы на шестнадцатом этаже? Это же бейби... плачет. Как котенок. Ну слава богу. Или это у меня в голове помутилось уже?

— Неонатологи, как дела у нас?

— Пип-пип-пип-пип...

— Трейси! Как наши успехи?

— Все отлично, Дэннис! Дышит сам, порозовел, сердце в норме, руки-ноги шевелятся, судорог и конвульсий нет. Думаю, даже к себе в интенсив забирать не будем. Судя по газам крови, резерв жизни у этого бейби был как у Рембо. К счастью, обошлось без мекония в легких. Но еще бы минут пять-десять — и все ... Хорошая работа, акушеры.

Работа-то хорошая, только мозг выносит время от времени...

— Спасибо, Трейси! Ты настоящий друг! А что у нас с музыкой в операционной? Не включить ли нам, скажем, Джанго Рейнхардта?

Спасибо, Трейси! Ты настоящий друг! Ох, устал я чего-то... кофейку бы нужно.

— Шить кожу, пожалуйста. Повторный счет инструментов и тампонов. Кровопотеря примерно пятьсот. Обычный послеоперационный протокол, всем спасибо. Джудит, поставьте чайник, пожалуйста.

Пронесло на этот раз, ну и славно. С семьей и с пациенткой попрошу поговорить Джудит, видеть их никого не могу. Дисижн-мейкеры хреновы... Сколько там еще работать-то? Четыре с половиной часа... полная родилка народу. Курить хочется... ах да, я же бросил.

— Мистер Цепов, в родильной комнате девять кровопотеря больше полутора литров и не останавливается!

Прелесть какая! Да вы, матушки, никак, сговорились?

— Активируйте краш-протокол «кровотечение», разворачивайте вторую экстренную операционную, я бегу!

Ну, сейчас начнется... правда... весело будет...

38+2/40

Мама, здравствуй. Это я, твой будущий ребенок. Я как бы есть, но меня еще как бы нет. Ну ты поняла о чем я... Ты меня совсем не знаешь, ведь у меня еще нет не имени, ни фамилии, и даже отчество - под вопросом. Ты даже не знаешь, мальчик я или девочка. Ты даже вряд ли знаешь, что именно со мной нужно делать, когда я появлюсь на свет.

Я же тебя, напротив, знаю прекрасно. Я ведь живу в тебе уже тридцать восемь недель и целых два дня. Я зародился в пол-двенадцатого ночи, помнишь, тот самый момент когда ты положила на прикроватную тумбочку свой Apple Mac, допила из кружки последнюю каплю чая с лимоном, который из-за неразмешанного на дне сахара оказался слишком сладким, и, завернувшись потеплее в клетчатый шотландский плед, приготовилась засыпать. Я тогда тебя будить не стал, зародился себе, и сидел в матке тихо, как мышь в коробке с кукурузными палочками. Ну а что еще ожидать от маленькой бессмысленной клетки, которая, несмотря на все свои навороченные гены-хромосомы, с несомненным потенциалом развиться со временем в великого математика, хирурга или учителя младших классов, пока еще еще «ни бэ ни мэ»?

А потом, помнишь, через двадцать один день когда ты шла холодным и туманным лондонским утром на работу по Тауэрскому мосту с картонным стаканом каппучино из «Старбакса» и сигаретой , закутываясь в свой шерстяной колючий шарф, пахнущий твоими любимыми духами, у меня начало биться сердце. По настоящему, сильно, по-человечески и очень категорично оно начало гонять маленькую каплю самой настоящей крови по моему маленькому сантиметровому телу, похожему скорее на головастика из программы National Geographic о лягушках Африки, а не на пупсика из универмага «Детский Мир», как ты это себе представляешь.

Но ты тогда, на Тауэрском мосту даже не знала, что я у тебя есть. И только когда каппучино вместе с твоим утренним Cinnamon Roll внезапно полетели в Темзу, ты, кажется поняла, что та форель тебе приснилась месяц назад не просто так.
Но я не виноват, мам ! Это все собака- хорионический гонадотропин, гормон который я вырабатываю со страшной силой. Это из-за него тебя постоянно тошнило и одновременно невероятно хотелось польских пряников с джемом, которых помнишь, ты накупила целую кладовку? То есть на самом деле пряников хотелось мне, просто я тогда говорить не мог еще.
А помнишь тот страшный четверг пятого сентября? Ты тогда стояла перед дверью страшной престрашной клиники для абортов и много много курила. Клиника была еще закрыта, а ты стояла перед дверью, курила и плакала. Я всегда знаю когда ты плачешь. Ты зашла в клинику, я думал- мне конец. Оттуда не возвращаются.

- Мисс, вы хотите превать свою беременность, я правильно понимаю? – спросила миловидная женщина в униформе.
- Да, это незапланированная беременность... случайная связь...я не готова... я не замужем ...я не знаю что делать...
- Извините, что перебиваю ... мам! Ты чего?! Это же я ! Я же твой, я же тут, смотри ... а сердце? Смотри как оно бьется! По-человечески! Сильно! Мам! Мам! Мам! Смотри! Смотри...

Меня никто не слышит.

-Мисс, терминация беременности проводится под наркозом. Вы ничего не почувствуете. Абсолютно ничего.
Сейчас она закончит обьяснять что процедура аборта занимает всего пятнадцать минут , после процедуры немножко покровит и все ... никаких проблем. А когда она закончит говорить – меня терминируют. Терминируют потому что не сезон. И все.
Это у вас, мадам в униформе,не будет никаких проблем. И это вы ничего не почувствуете. А у нас с мамой – будет целая гора проблем. Мне - не жить, а маме- всю жизнь страдать из-за того что она не смогла меня спасти. И плакать, и курить и идти утром на работу, и плакать.

- Я не знаю что мне делать. Я не хочу, не могу иметь ребенка сейчас. Мне нужно подумать.
- Мисс, вам не нужно принимать решение сегодня. Давайте назначим еще одну консультацию через два дня. Я поддержу вас в вашем решении, каким бы оно не было. Хотите я сделаю вам ультразвуковой скан ? Может быть это позволит вам принять единственно правильное решение?

- Извините, что вмешиваюсь. Мам! Соглашайся на скан! Тебе стоит только один маленький разочек меня увидеть и все! Любовь с первого взгляда! Точно тебе говорю! Соглашайся! Ну же! Смотри ... вот ручки- ножки... вот сердце. Бьется очень часто, потому что я очень волнуюсь.

Я помню как ты вышла из дверей клиники для абортов и уже почти не плакала. Ты дошла по Тотнэм Корт Роуд до самой Оксфорд стрит и потом, свернув на Бонд стрит, неторопливо, привычным маршрутом, рассматривая витрины модных магазинов , пришла в Гайд Парк.

Это твоя любимая скамейка? Я тоже ее уже люблю, мам, только не ходи больше пожалуйста в эту страшную клинику, ладно?
Ты закурила сигарету и едва затянувшись, выбросила ее в урну. Спасибо мам, я буду просто таки золотым ребенком. Честно.
Вообще мам, у ребенков в утробе жизнь – просто как на вулкане. Одни витамины для беременных чего стоят! У меня , между прочим, от них хвост чешется! Но, говорят, надо ... Приходится соответствовать.
А как вам визиты в клинику для беременных? Нет там, конечно, во многие разы приятнее чем в абортарии, спору нет. Но спокойно расти и развиваться тоже не дают! В двеннадцать недель стали опять сканировать, проверять , как там все у меня устроено. Говорят, вроде все нормально, кроме какой-то шейной складки. Говорят, дескать, шейная складка утолщена. Ну да, утолщена. Это все наверняка, из-за польских пряников с джемом , которые ты, мама , поглощала в индустриальных количествах все предыдущие двенадцать недель. А они говорят , точно сказать не могут, но возможно у меня Синдром Дауна. Приехали ... их вообще в университетах чему нибудь учат?

А ты опять плакала. Представляла как ты идешь со мной в воскресенье утром в магазин, я в инвалидном кресле, у меня на лице безграничная радость и нитка слюны свисает с подбородка. Ну да, у меня синдром Дауна, я звезд с неба не хватаю. Но я знаю, что ты - моя мама и очень тебя люблю. Потом ты опять представляла страшную клинику для абортов.

(продолжение)

Я не обижаюсь, мам. Только было очень очень страшно когда откуда ни возьмись появилась огромная острая иголка и стала пить воду, в которой я плаваю. Амниоцентез – это вам не фунт изюму. Особенно когда вы – плод. И вам не сказали что будет такой ужас.
- Мисс, результаты амниоцентеза подтвердили, что у вашего бейби абсолютно нормальный набор хромомом. Вы хотите знать пол ребенка?

- Нет, я хочу чтобы это было сюрпризом... я так рада что все хорошо...
Дык мальчик я! Елы палы! И здоров, я здоров! И нет у меня синдрома Дауна ! А если бы он был, ты бы что тогда сделала, мам?
Ладно,мам, забыли-проехали ...

Мам, а я вообще-то классическую музыку не очень люблю. Но ты где-то прочитала, что если во время беременности слушать Шопена или Баха, то ребенок получится умным. Ну да, если не помрет от скуки, конечно. Мне , может, больше нравится Моби, ну или, скажем Джерри Маллиган, но это дело вкуса, мам. А умным я вырасту в любом случае. И никогда не брошу тебя в беде, правда. Хочешь, буду слушать Моцарта-Шмоцарта хоть по шесть часов день, до полного посинения (тьфу,тьфу,тьфу!) только ты почаще гладь себя по животу и разговаривай со мной, ладно?

А я в свою очередь обещаю больше не сосать палец, не ковырять в носу и не наматывать на ногу пуповину и вообще не играть с ней , чтобы тебя не расстраивать. Но пойми, мам, развлечений у нас тут в матке, честно говоря, раз-два и обчелся. В основном пить и писать, писать и пить. Культурным отдыхом это не назовешь. Хоть бы свет провели что ли? Иногда так хочется в футбол сыграть, но нету мячика , поэтому приходится пинать что попало. Ладно мам, я пойду посплю, а то чего-то устал я. Мне, если честно, со вчерашнего дня нездоровится чего-то ...
Все, я спа-а-ать.

-Мисс, пожалуйста пройдите на эту кровать, мы должны подключить вашего бейби к монитору, чтобы проверить все ли в порядке. Отсутствие шевелений ребенка в течении двадцати четырех часов - это очень серьезно.
- Но у меня ничего не болит... И схваток нет ....Что с моим ребенком? Он обычно такой активный... Я очень боюсь.
- Давайте посмотрим что у нас на кардиотокограмме... так...

Мама , я не могу пошевелиться. Мне кажется, что я умираю. Мне не хватает кислорода, того кислорода что ты отдаешь мне через пуповину. Его стало совсем мало. Мне хочется вдохнуть полной грудью , но в легких полно воды. Вокруг меня черная зеленая жижа. Мама , как хочется сделать вдох... Мама , помоги мне.

- Мисс , сердцебиение вашего ребенка стабильное, но очень и очень быстрое – сто девяносто пять ударов в минуту. К тому же запись сердцебиения выглядит как простая линия, а не как зубчатая ломаная, как это должно быть в норме. Я очень обеспокоен, что ребенок нездоров. Я рекомендую вам рожать ребенка сегодня , чем скорее чем лучше, операцией кесарева сечения.
- Но я так хотела избежать кесарева сечения... Это же большая и опасная операция, не так ли?
- Да, это большая полостная операция, она длится в среднем тридцать – сорок пять минут , но на данный момент это единственный метод быстрого рождения вашего ребенка. Хирургический риск включает в себя кровотечение, инфекцию, тромбоз, повреждение мочевого пузыря....

- Конечно , ради здоровья ребенка я согласна на кесарево сечение, если нет другого выбора. Но, может быть стоит сначала попробовать родовозбуждение?

Мама, я , кажется, умираю. У меня темнеет в глазах. Как жаль, что мы так и не увидимся. Дурацкая плацента совсем потеряла интерес к происходящему. Мне не хватает кислорода. Вот так банально и просто. После всего что было, после Моцарта, Баха и витаминов для беременных. А мне тебе еще столько надо рассказать... как я пойду в школу, как я разолью чай на твой Apple Mac и как разрисую фломастерами старинную немецкую гравюру, которую тебе подарил на день рожденья один антиквар из Westbury. Мое сердце разрывается от тоски, мама. Прощай и прости, что не смог родиться по-человечески. Как все. Сейчас сделаю вдох и легкие заполнит окружающая меня зеленая жижа.

- Мисс, сердцебиение вашего ребенка упало до шестидесяти ударов в минуту. Если мы немедленно не сделаем кесарево сечение , ваш ребенок может погибнуть.

- Я согласна, согласна! Только пожалуйста, скорее. Может, еще есть шанс?

- Акушерская тревога ! Экстренная акушерская бригада в операционную номер два для краш-кесарева сечения! Повторяю! - Акушерская тревога ! Экстренная акушерская бригада в операционную номер два для краш-кесарева сечения!
Педиатрическая бригада интенсивной терапии в операционную номер два для краш-кесарева сечения !

- Suzy, do you think he will make it?
- Unlikely, probably brain dead already… god knows how long he was lacking oxygen for…
- What is the main thing not to do in a Russian tank , Suzy?
-Not to fart, boss.
- Good girl!
- Нож! Ретрактор Дуайена! Нож! Извлечение! Зажимы на пуповину , быстро!
- Белый какой... плохо...
- Шить матку, пожалуйста. Что за день, Bloody hell.
Мааааама! Ой как больно! Ужасно больно и больно ужасно! У меня что-то прямо взорвалось в груди! Хххх-лл-о-пп! Это ужасно больно! И еще яркий свет, и еще кто-то меня постоянно цапает резиновыми руками! И еще, мама, мне пихают какую-то трубку в горло.


Очень болит в груди, мам! Так болит, что я наверное буду ...
Я сейчас, наверное, буду орать.

А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!
А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!
А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а- а!!!!
А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!
У-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!

Как принять роды у капитана Боинга.

Женщины героических профессий – моя слабость и сфера пристального изучения и искреннего восхищения. Что заставляет 20 летнюю девушку пойти в Королевские морские пехотинцы или , к примеру, в пожарницы? Что движет желанием женщины управлять многотонным грузовиком, паровозом или , скажем, трансатлантическим Боингом?

Однако, несмотря на всю героичность и провозглашенную полную независимость от мужчин, такие тетеньки , что характерно, тоже беременнеют и то и дело приходят к нам рожать детей.
Тут то часто и возникают трудности психологического плана. Нередко выходит , что сильной , независимой женщине – инструктору по рукопашному бою в "Royal Marines” со стальными нервами и смертельным ударом бывает психологически гораздо труднее родить ребенка , нежели женщине – повару, женщине - парикмахеру или, к примеру, женщине - упитанной домохозяйке.

Видимо , дело тут в том , что женщины «типично мужских» профессий, привыкшие держать под полным контролем ситуацию, себя и нередко - других людей , очень часто полностью теряют контроль и уверенность в себе в ситуации родов , когда от них вобщем то, мало что зависит , а на карту поставлено слишком много – их собственная жизнь и главное, жизнь и здоровье их ребенка. Они, привыкшие принимать решения в сложных ситуациях САМИ, теперь вынуждены полностью, безоговорочно, на 100% доверять ВРАЧУ – человеку которого они видят впервые в жизни! А это - нелегко. Те, кто профессионально занимается сложным десижен-мейкингом и риск менеджментом меня поймут...

Кстати, знаете ли вы , что из мужей , присутствующих на родах чаще всего падают в обморок, аки бледные курсистки, именно Пожарники и Морские пехотинцы !? Причина, скорее всего – та же. Но покончим со вступлением и перейдем непосредственно к повествованию!


В то утро выпало мне, реджистрару Королевского Девонширского Госпиталя , делать плановые кесарева сечения , в утреннем распорядке их обычно 3 , так чтобы закончить все к часу дня. Обычно , перед операцией пациентка встречается с хирургом, он рассказывает что именно обирается делать на операции, какие при этом есть риски дляя жизни и здоровья , и что обычно предпринимается чтобы эти риски минимизировать.

Захожу в палату вижу пациентку. Дженни. Лицо белого цвета. Глаза полны ужаса. Руки трясутся. Вообщем боится до смерти.

Начинаем разговор, пытаюсь шутками – прибаутками ее как то развеселить , успокоить и приободрить. Получается , но с трудом. И тут у меня закралось подозрение ...

- Кем работаете , душечка? Вкрадчиво так спрашиваю ...

- Пилотом на Бритиш Эйрвейз, Боинги вожу и Аэробусы...

- Капитаном?

-Ага...

- Оп-па! Тут все сразу стало понятно! Пообщались мы еще минут десять , согласие больной на операцию кое – как получено, но чувствую , хоть и улыбается Пилотка наша Дженни , но ужас в глазах все-таки присутсвует...

Конечно! Это тебе не штурвал рулить, да автопилота включать, как бы свысока нисходя до пассажиров по громкой связи! Дескать , говорит капитан... всем расслабиться ... я, хитрый профессионал , крут и спокоен ... а вам сейчас бифштекс принесут и Шато Моргон в маленькой бутылочке...

Видела бы она ужас в моих глазах , каждый раз при взлете и посадке ! И это с учетом как минимум 300 грамм коньяка, принятыми на грудину заблаговременно !

Страшно ж ведь до ужасти ! Кошмар! Сидишь как овощ , пристегнутый , благоухаешь как безмозглый гладиолус , после массового опробывания духов в магазине Дьюти Фри и при этом тупо боишься умереть – сделать то ничего уже нельзя ...

Кто он этот летчик ?
Сколько он вчера выпил?
Может он вчера с женой поссорился?
Может он спал плохо?
Кто последний раз проверял у этого Боинга шланг бензонасоса?
А винтки , интересно, в креплениях шасси туго закручены?
А все ли ?

Вот эти штуки обычно приходят ко мне в голову каждый раз, когда я сижу в самолете перед взлетом, пьяный и тревожный , делаю вид , что читаю рекламный журнал "InFlight Review” о том как мило купаться на Пляже Эпанема и как вкусно кормят в Праге. Тех кто выживет, блин.

Я так думаю, что примерно с таким родом мыслей Дженни, женщина – летчик ехала на каталке в операционную на Кесарево сечение.
День рождения ее ребенка ! Светлый день , если бы не страх перед операцией. На которой, если верить этому шутнику-доктору с легким восточноевропейским акцентом, (то есть мне) обычно все проходит без осложнений , но (крайне редко ! ) может быть такое, (Ага! значит , все-таки может! ) что хоть святых вон выноси...

Чего только стоит фраза «Мы делаем экстирпацию матки во время кеарева сечения крайне редко , и только в том случае когда кровотечение становится опасным для жизни и другие методы остановки кровтечения не помогают! » Есть о чем подумать , не правда ли?

Я захожу в операционную , Дженни уже на столе со спинальной анестезией. (Региональный блок , при котором пациент полностью находится в сознании, но не чувствует боли. )

На лице смирение и тихий ужас. Накрываю операционное поле , поправляю свет, киваю ассистенту , анестезиологу – все готовы , можно начинать.
И я начинаю , обращаясь к Дженни, которая видит мою голову через экран , отделяющий ее от стерильного поля , и все что я делаю - через отражение в бестеневой лампе.
- Уважаемые пассажиры , добро пожаловать на борт нашего лайнера Цезарь 747, выполняющий свой рейс в матку ... за ребенком. Говорит командир корабля , пилот - реджистрар высшей категории Дэннис!
Акушерки переглянулись , дескать , «не заболел ли наш мальчик?» и только анестезиолог понял меня правильно и беззвучно ржал уткнувшись в историю родов.

Дженнифер даже на минуту перестала бояться, и вопросительно уставилась на меня своими большими от страха глазами. Я продолжал :

- Все готово к взлету, все системы жизнеобеспечения проверены и работают нормально , на всем протяжении нашего получасового маршрута стоит прекрасная погода, однако на второй - третьей минуте после взлета возможно некоторая турбулентность связанная с доставанием малыша из матки. Пожалуйста во время рожения малыша не отстегивайте привязные ремни и не гуляйте по салону!

- Анестезиолог ко взлету готов !

- Ну , взлетаем тогда!

Разрез ... Подкожка, диатермия, апоневроз , белая линия , брюшная полость , мочевой пузырь вниз , разрез на матке, воды , воды, воды ... Ребенок! Достаем! Урраааа! Орет! Живой! Красавчег! Молодец!

Дженнифер плачет , но уже от счастья... и улыбается. Страх отступил, полегчало ...

- Уважаемые пассажиры , наш лайнер начинает снижение. (шью матку! ) Через некоторое время вам будет предложены товары нашего Дьюти-Фри : прохладительный внутривенный окситоцин и антибиотик дня – Аугментин. Новую модную линию обезболивающих препаратов , включая Трамадол и Диклофенак вы сможете приобрести после приземления, в послеоперационной палате! (Зашиваем апоневроз)

Пожалуйста не забывайте свои личные вещи и инструменты в животе пациентки(счет тампонов и инструментов верен! )
Просьба оставаться на своих местах до полной остановки лайнера... (зашиваю кожу косметическим внутрикожным монокрилом! )

- Дамы и господа, наш лайнер совершил посадку в аэропорту Хитроу ! Командир корабля и экипаж прощается с вами и желает вам и вашему бейби дальнейшего счастливого пути!

Через неделю я обнаружил в своем внутреннем почтовом ящике бутылку коньяка «Хеннесси» и записку : «Спасибо за мягкую посадку , коллега. Захотите сменить профессию – мой Боинг в вашем распоряжении. Капитан Дженнифер Лорренс. »

Огромное спасибо за тему, с удовольствием почитываю каждый вечер, когда дома наступает тишина.

Всегда пожалуйста)) Сама по сто раз перечитываю)

Есть ли в Даулише девушки на выданье?

Урогинекологическая клиника «Мисс Марш» в Королевском Девонширском госпитале. Всем девушкам-пациенткам хорошо за семьдесят… Проблемы после менопаузы у женщин возникают самые разнообразные: и недержание мочи, и выпадения матки, и опущения стенок влагалища, и прочая, и прочая… Но старушки не расстраиваются и к гинекологу на осмотр ходят регулярно и с удовольствием, тем более что это хороший повод накануне сходить в парикмахерскую на укладку и нацепить свои бриллианты.

В кабинет входит миссис Юингс, семидесятипятилетняя бабуля с высоченной прической, полным макияжем и, на мой взгляд, на слишком высоких для ее возраста каблуках. Этакая радикальная блондинка из частного дома престарелых в местечке Даулиш. Кстати, прибрежная деревенька Даулиш — не самое дешевое место на берегу Атлантического океана, чтобы скромно и со вкусом окончить свои дни. Частные дома престарелых там — это практически пятизвездочные отели, только с медицинской помощью. По-нашему — пансионаты. Поздоровались, поговорили за матку, за детей, за дороговизну жизни в Лондоне.



— Доктор, а вы не бывали в Даулише?

— Конечно, миссис Юингс, я частенько бываю в этом чудном городке и люблю сиживать в пабе «Королева Елизавета» на берегу океана за бокалом красного вина.

— Тогда, возможно, вы заметили, что в Даулише полным-полно… блядей?

Я профессионально смутился, но, не подавая вида, продолжал разговор, становившийся весьма интересным.

— Дело в том, миссис Юингс, что за все время моего пребывания в Даулише я таки не заметил того факта, что там полным-полно блядей…

Миссис Юингс наклонилась ко мне и неистово прошептала, обдав меня ароматом старинных духов:

— Вы не видели там блядей, потому что все они сидят по домам престарелых и практически не выходят наружу!

Я люблю кровотечения

После ночного дежурства в родильном отделении, если потереть лицо рукой и понюхать, ощутишь запах, знакомый мне до боли уже пятнадцать лет. Это ни с чем не сравнимый запах дежурства: смесь аромата горелого табака, околоплодных вод, крови, собственной кожи и одеколона «Живанши». Запах, который говорит мне, что подвиг на сегодня — закончен. Нужен душ, нужна утренняя бутылка «Бордо» под френдленту «Живого журнала», и нужно немедленно спать, спать, спать…

Спать, несмотря на то что обезумевший от напряжения мозг то и дело посылает удивительные и нелепые сигналы к разнообразным причудливым действиям. Он сообщает, что жизненно необходимо прямо сейчас, немедленно пойти погулять по Гайд-парку, зайти в «Селфриджес» и купить наконец-то уже себе часы «Брейтлинг» за три тысячи фунтов стерлингов. После этого, сообщает мозг, нужно немедленно заняться бурным и продолжительным сексом с любимой женой, по окончании которого, как бы играючи, налепить одну-две тысячи пельменей, разморозить холодильник, как следует пропылесосить в спальне и, возможно, даже спасти мир. Все эти проделки мозга я знаю наперед. Но, вынужден признаться, то и дело покупаюсь на его хитрые уловки…

Дело в том, что я… люблю кровотечения. И боюсь их. И уважаю, как летчики уважают небо, или матросы уважают океан, или как расстрельный взвод уважает арестанта. Уважает за то, что тот улыбнулся в нацеленные на него дула ружей и не боится, и презирает их, и молчит, как мужик. Кровотечение — это как пощечина. Отрезвляет, бодрит, и очень хочется ударить в ответ. И я, словно мазохист, почти скучаю по нему и… проклинаю его, когда оно случается. Оно всегда собирается унести чью-то жизнь, а мы — всегда против. Мы знаем его настолько близко, что даже чувствуем его прохладное дыхание, его характер, его нрав и повадки…

…струя крови в потолок из маточной артерии из-за внезапно соскочившего зажима… как сеанс эксгибиционизма… сомнительное и нелепое шоу на полсекунды! Именно полсекунды хватает нам, чтобы с хрустом сжать железные зубы зажима Гуиллама на вырвавшейся на свободу артерии. Сложнее, когда льет отовсюду понемногу, как, например, с ложа удаленной раковой опухоли, — тут зажимом не схватишь… тут надо нежно, трепетно, тампончиком, диатермией и молитвой заветной, которую каждый хирург сам сочиняет и бубнит тихонечко про себя… И никого уже не впечатляет примитивное кровотечение после разреза промежности в родах — чистой воды дамский трюк для привлечения внимания! Выглядит как трагедия мирового масштаба, но пара-тройка швов — и драмы как не бывало… Любой салага-резидент с довольной улыбкой придушит такой блидинг в три стежка…

Самое страшное — как извержение вулкана, горная лавина или стая белых акул — это атоническое кровотечение после родов. Вот тут-то даже у полковника и генерала колено дрожит… Атония матки — это убивец… методичный и беспощадный маньяк… Всякий акушер припомнит, когда после родов матка не сокращается и льет кровищу водопадом тебе на колени, литр в две минуты, не давая матери ни единого шанса на жизнь. Вот тут-то битва и случается, вот тут-то мы и рвем друг другу горло зубами. С самой смертью деремся — не шутка! Команда работает на совесть. Короткая фраза — приказ, — тут же повтор обратно — исполнение. Как на лодке во время торпедной атаки.

Общая тревога — массивное акушерское кровотечение!

Краш-блип — бригада спешит на помощь…

— Венозный доступ, быстро…

— В две вены физраствор под давлением!

— Есть!

— Заказать шесть юнитов крови!

— Кровь будет готова через десять минут!

— Окситоцин сорок единиц внутривенно!

— Есть!

— Карбопрост двести пятьдесят в матку!

— Есть!

— Ручной массаж матки! Мизопростол! Эргометрин!

— Есть!

— Кровопотеря?

— Два литра плюс!

— Развернуть экстренную операционную!

— Развернута!

— Приготовиться к процедуре «шов Билинч», приготовить набор на удаление матки!

— Есть!

Ну вот, наконец-то прислали кровь, и ты в операционной делаешь то, что должен… и, казалось бы, после такого натиска все должно получиться! Да просто и не может быть иначе!

А кровь тем временем из темно-красной становится алой… светло-красной и почти розовой… и тут ты делаешь паузу, потому что понимаешь, что такого цвета кровь не бывает… И еще понимаешь, что за плечом у тебя стоит смерть и неторопливо ждет, пока тебе наскучит эта битва за жизнь… или пока ей наскучит смотреть… Ждет, чтобы взять эту жизнь себе и потом с улыбочкой подглядывать из-за угла, как ты своими белыми губами шепчешь ей под размеренный писк наркозного аппарата: вернись, вернись, вернись… пожалуйста, вернись… И от этого знания не становится ни грустно, ни страшно… Мы просто продолжаем драться за жизнь. Мы больше делать-то ничего и не умеем…


…Немного отпустило меня только в машине. После трех сигарет, выкуренных одна за одной «до самой фабрики», после глотка холодного кофе, оставшегося в автомобильной кружке со вчерашнего вечера, и после пяти минут мурлыканья Эдит Пиаф из динамиков сердито ворчащего «мерседеса», который разбудили в воскресенье в девять утра, не дав как следует досмотреть сон про, возможно, какое-нибудь элитное машинное масло, заливаемое в его трехлитровый двигатель какой-нибудь грудастой блондинкой в бикини…

Про то, что, скорее всего, будет атония матки, я знал сразу. Женщина в родах двадцать восемь часов, гигантский диабетический ребенок, плотно застрявший в малом тазу, все не рождался и не рождался. Многократные вчерашние попытки заполучить согласие роженицы на кесарево сечение увенчались успехом только сегодня. Вы думаете, я не сторонник естественных родов? Да я, извините за выражение, ярый сторонник! Только вот в чем беда, милая вы моя девушка, естественные роды при определенных обстоятельствах могут привести к вполне естественной смерти вашего долгожданного ребенка. И к вашей тоже… Давайте все же, может, сделаем кесарево сечение? Обещаю вам — кесарево будет как можно более естественным…

Наивно заказав всего четыре юнита донорской крови перед операцией, я сделал разрез на матке. Доступ Коэна. Извлечение. Крик. Пуповина. Окситоцин. Кровопотеря — литр в первые пять минут операции. Пульс сто сорок. Давление восемьдесят на пятьдесят. Матка сифонит, как Рейхенбахский водопад… Шью викрилом.

— Большие салфетки, пожалуйста! Джейн, если вас не затруднит, держите отсос вот здесь, пожалуйста, я не вижу, куда накладывать зажимы… Рану заливает… Твою мать!

— Джейн! Отсасываем кровь из раны! Большие салфетки, я сказал! А, это и есть самые большие?

Кровопотеря два литра. Кровотечение не останавливается. Атония таки… Давление шестьдесят на тридцать. Пульс сто сорок пять.

— Гематологическую бригаду в родилку, быстро! Мизопростол! Карбопрост! Плазму! Кровь в обе вены под давлением. Гелофузин! Еще восемь юнитов крови! Нет! Еще двенадцать! Приготовить набор для удаления матки! Хирургического реджистрара в родилку! Мне нужны еще руки! И еще один анестезиолог! Уже здесь? Хорошо…

Матка не сокращалась. Из-под пациентки, лежащей на операционном столе, течет на пол тоненькая, но вполне уверенная в себе струйка крови. Кровь под столом собиралась в лужицу, но и не думала свертываться. Факторы свертывания закончились, как краковская колбаса в гастрономе под Новый год. Все больницы Северного Лондона подняты по тревоге. К нам везут кровь. Много крови. Нам нужно много крови. Иначе — кранты. Иначе зачем это все?

Мне нужна передышка. Мне нужно избавиться от туннельного зрения и осмотреть поле боя. Сжимаю огромную атоническую матку двумя руками. На ноги льется теплая кровь. Видимо, та самая, которую мы только что перелили… Пытаюсь наложить компрессионный шов Билинч — матка, мягкая, как желе, рвется под нитками, заливая рану новой лужей крови. Накладываю зажимы на маточные артерии.

Игры закончились — матку надо удалять. Иначе — пиздец. Кровопотеря четыре литра. Гемоглобин после десяти юнитов перелитой крови — четыре с половиной.

Матка уходит в пластмассовый таз. Сука. Теперь работают гематологи. Для них разрулить ДВС-синдром — вообще не проблема. Наверное. Только бы не умерла. Если не умрет — подарю ей торт и шампанское. И коньяк! И цветы… Только не умирай… Дура! Давление восемьдесят на сорок. Кровит теперь не так сильно, но понемногу и отовсюду. Но не очень сильно, терпимо…

— «Серджисел» восемь упаковок, пожалуйста!

— Мистер Цепов, вы знаете, какой дорогой этот «Серджисел»?

— Не дороже похорон!

— Сию минуту, мистер Цепов!

Встречаюсь глазами с хирургическим реджистраром. Маска. Глаза. Сразу видно, свой парень… Одобрительно киваю. Едва заметно кивает в ответ. А фигли, матрос — не дешевка… Плавали, знаем. Закрываем живот с закрытыми глазами, чтобы не волноваться по пустякам. Трубок напихали аж три штуки… Переводим в интенсивную терапию. Помоги, Господи. Не убий. Не навреди. Упаси, сохрани и прочая… Ну, в том случае, если ты есть, как брата прошу, а? До конца дежурства еще три часа. В родильной комнате номер пять двойня на тридцать пятой неделе с кровотечением. Господи, дай мне силы. Да, кстати, и эту тетку, которой мы недавно матку отрезали, не забудь тоже… Упаси, спаси… ну, ты помнишь…


Воскресный февральский Лондон развлекал, как обычно, туманом и мелким, как капельки пота на лбу, дождем на лобовом стекле. Двигатель уже прогрелся, но сил ехать домой от этого не прибавлялось. Усталость настолько комфортна, что если закрыть глаза, то тут же начинаешь видеть какие-то цветные пятна и слышать приглушенный женский смех. Да, галлюцинации… а что делать? Ладно… поеду. Главное — опять не заснуть на светофоре, как в прошлый раз. И в душ, обязательно в душ… на этот раз точно доползу.

Случай в иммиграционном офисе

Был я в прошлый понедельник в кройдонском иммиграционном офисе, в простонародье — «хоум офис», вид на жительство продлевал. Каждый, кто был в «хоум офисе» и оформлял там визу, не даст соврать — атмосфера там похуже, чем в приемной у дантиста, несмотря на то что за последний год отношение к аппликантам, на мой взгляд, немного улучшилось, а именно — иммиграционные офицеры стали больше улыбаться и перестали хамить. Сидеть и ждать своей очереди пришлось долго, мобильник заставили отключить, и мне ничего более не оставалось, как вертеть головой и пялиться на окружающих.

Особое внимание привлекла пара одинаково одетых молодых людей. Они сидели в первом ряду, держались за руки, шептались, хихикали и делали друг другу губы бантиком. Одеты они были в обтягивающие полосатые джинсы-стрейч, белые рубашки с воротниками-жабо и шляпы типа «альпийский кризис» с коротким фазаньим пером. Заподозрив этих альпийских стрелков в принадлежности к славянам (годы упорных тренировок позволяют мне безошибочно узнавать русских мужчин даже под слоем помады и туши для ресниц), я купил чашку кофе и подсел поближе, с целью более пристально рассмотреть вышеописанное явление.

Физиогномика меня не подвела, геи (а это были они!) действительно говорили по-русски. Нас вызвали к соседним окнам одновременно, и паспорта мы тоже получили вместе. Мне продлили «визу высококвалифицированного иммигранта», а одному из парней в свою очередь поставили «визу незамужнего однополого партнера», в полном соответствии с новым законодательством об однополых браках и защите секс-меньшинств от репрессий. На этом мое общение с иммиграционным офисом закончилось еще на пару лет. Но самое интересное произошло после…

Мы снова столкнулись с молодыми людьми на выходе из здания, где все аппликанты, просидевшие в зале ожидания три-четыре часа, судорожно тянули сигаретки, закрываясь от холодного ветра. Я стал невольным свидетелем следующего разговора:

— Бля, сотри помаду, мне на тебя смотреть противно…

— Ты на себя посмотри, невеста…

— Блиин… я чуть не заржал, когда ты стал про медовый месяц рассказывать…

— Хорошо, что они фотодоказательств первой брачной ночи не попросили предъявить…

— Фу, бля… гыыы!

— Ладно, надо валить, пока не попалились… Вечером в клуб приходи, мы с Ленкой часов в девять подгребем.

— Ага, договорились.

— Может, пожрем пойдем?

— Да ну нах, в таком виде по городу колбаситься впадлу, встретишь еще с работы кого, объясняй потом.

— Ладно, до вечера, лесбиян.

— Да пошел ты… кстати, не знаешь, вчера на работе сервак починили?

— А фиг знает… я вчера раньше ушел.

— Ноги брить?

— Гыыы…

— Ну все, пока…

— Ага, до вечера…

Я шел в сторону парковки и гордился, не помню чем, то ли тем, что я русский, то ли тем, что я не лесбиян…

Спасибо за рассказы! Отдыхаю:-)

Mяffка, приятного отдыха))

Продолжаю.

Да ну вас, с вашей экзотикой

В графстве Ноттингемшир, как и в любом другом графстве туманного Альбиона, то и дело встречаются представители разных экзотических конфессий. Да порою таких, что католики с протестантами, при всем их тревожном историческом наследии, просто не идут с ними ни в какое сравнение. Конечно, не мне решать и судить, во что людям верить, а во что нет, но признаюсь честно — иногда бывает страшно.

Вот так подсядет в поезде какой-нибудь ведьмак с десятисантиметровыми кольцами в ушах и с железной палочкой в носу и проозонирует воздух перегаром от Ноттингема до самого Сент-Панкраса. Да нет, это, конечно же, не страшно — перегаром мы и сами умеем… Страшновато становится, когда возникает конфликт между тем, во что верит пациент, и тем, что видит врач.

Докторам по роду службы приходится иметь дело со всеми слоями общества без исключения. Причем слоям этим в экстремальной ситуации сохранять человеческое лицо вовсе не обязательно, а вот докторам, наоборот, — желательно, иначе теряется первичная идея медицины — помогать всем, несмотря на их убеждения, манеры и внешний вид.

И какие бы ужасные гримасы ни корчили вам ваши пациентки в ответ на несложные вопросы, они все без исключения имеют право иметь здорового ребеночка. И наш долг, как ответственных за все женское население на данном конкретном участке графства, этого ребеночка им организовать!

То есть проследить, чтобы младенец этот не помер от естественных и внешних причин, которые мы, профессионалы, можем и должны предотвратить.

Работал я в то время реджистраром в одном большом английском госпитале, охватывающем почти миллион женского населения. Работы было очень много. Еще бы — пять тысяч родов в год! И это без учета родов на дому, нам-то привозили в основном тетенек высокого риска.

Идешь ночью на работу по длинному больничному коридору — красота. Тишина, картины на стенах, запах кофе…

Открываешь дверь в родилку, а там засада и ужас, контраст такой, будто попадаешь из уютной спальни в бежевых тонах в рубку подводной лодки во время боевой тревоги.

Кого-то везут в операционную, кто-то рожает с воплями, кто-то стонет в приемном покое, акушерки отрывисто рапортуют о том, что происходит в девяти родильных комнатах. И посреди всего этого — ответственный дежурный врач, или по-английски реджистрар.

На него практически все в родильном отделении замыкается. Вечером реджистрар обычно розового цвета, к утру чаще — зеленого. В восемь утра — время передачи дежурства. Зеленый реджистрар идет спать — розовый заступает на дежурство, получает краш-пейджер, и все! Теперь он за все отвечает, до тех пор пока не позеленеет окончательно.

Только что шел по коридору с картинами… и все! Все закончилось! Приятный тихий вечер завершился, начался ритм родилки. Ритм принятия решений и немедленного их воплощения в реальность.

Так вот, заступаю я на дежурство в один из таких безумных вечеров. Акушерка-координатор родильного отделения рассказывает, что к чему: комнату семь, видимо, будем кесарить через часа два, комнату шесть переводим на антенатальное,[26] единице — обезболивающее — и домой и так далее…

Но особого внимания в тот вечер заслуживала родильная комната номер девять и ее обитатели.

Пациентка в девятке — первые роды, привезли три часа назад из хижины в Шервудском лесу, где она рожала без намека на прогресс, застряв на восьми сантиметрах раскрытия шейки аж со вчерашнего вечера. «Скорую» вызвали прямо в лес.

Акушерка, с выражением крайнего дискомфорта на лице, регистрирует в истории родов периодические урежения сердцебиений плода до восьмидесяти ударов после каждой схватки. Это неважный признак, прямо скажем…

Тетенька заявляет с самого порога, что напрочь отказывается от любых исследований, мониторинга сердца плода, кесарева сечения и вообще любого вмешательства в естественный процесс родов. Кроме этого, требует женщину-врача и, если возможно, сигаретку с марихуаной для обезболивания.

Читаю план родов, написанный пациенткой.

«В момент, когда будет рождаться ребенок, я, мой бойфренд, моя подруга и оба ее бойфренда (один — бывший бойфренд, а второй нынешний) с сестрой моего бывшего бойфренда (Джонни) хотим остаться в темноте, зажечь свечи и встретить таинство появления ребенка абсолютно обнаженными, исполняя при этом ритуальные песнопения.

Как только ребенок родится, я хочу, чтобы его передали Бальтазару (моему нынешнему бойфренду), и он прижал его к своей коже, а потом передал мне!

Плаценту после отделения желаю взять с собой домой, чтобы потом закопать в огороде. Категорически не разрешаю применять всякие уколы, щипцы, вакуум-экстракцию и любые разрезы»

Желание пациентки — закон. Будем следовать, по возможности, плану родов и, конечно же, надеяться на лучшее. Насчет массового обнажения публики в момент рождения ребенка я не был уверен с самого начала… однако, раз тетенька приехала, мы будем ненавязчиво пытаться ей помочь. Но сначала неплохо было бы разобраться, что вообще происходит…

Несколько слов, чтобы описать присутствующую на родах тусовку. Сказать, что окружавшая роженицу публика была экстраординарная — значит не сказать ничего. Меня не покидало ощущение того, что я попал на шабаш.

Представьте себе небольшую родильную комнату, в которой решили провести мини-съезд колдунов и колдуний. В изобилии присутствовали различные колдовские инструменты и снадобья: хрустальный шар, должно быть, для прогнозирования темпа раскрытия шейки матки, настойка на беличьих хвостах, видимо, чтобы роды прошли «пушистенько», настойка на овечьем гузне — на всякий пожарный, и куриные лапы в изобилии, видимо на случай, если внезапно понадобится куриный бульон. Да простит мне читатель мою иронию.

Участники бормочут заклинания, глаза у всех вращаются, а у одной дамы вообще все зубы — железные… В общем — весело и страшно.

У нас тем временем вполне реальная задача — родить малыша, чтобы кричал и был не очень синий. Подхожу к тетеньке, говорю:

— Здравствуйте, мисс. Извините, но вся дежурная бригада у нас сегодня — мужская. Надеюсь, вы не станете возражать? Мне надо вас осмотреть, чтобы понять, насколько раскрыта шейка матки и как низко находится голова ребенка. Еще мне нужно знать, насколько хорошо чувствует себя ваш ребенок, для этого я хочу начать мониторить сердцебиение плода, и, вполне вероятно, если подтвердится мое подозрение, что ребеночек не вполне здоров, мне нужно будет взять у него немного капиллярной крови на анализ.

Отрицательно качает головой. Хочет, чтобы все было естественно.

Ну вот, стоило из леса в такую даль тащиться…

Терпеливо объясняю, что если все-все-все будет естественно, то вполне естественно может наступить очень много неприятных вещей. Я сам за естественные роды — горой. Лучше их ничего нет, это точно. Но в случае с этой девушкой ситуация, похоже, склоняется в сторону серьезных осложнений. Ритуалы ритуалами, это все, конечно, важно и интересно, но ребенка, похоже, пора рожать немедленно. Надо срочно как-то убедить в этом девушку…

Через двадцать минут, к моему счастью, мне были разрешены обследование и мониторинг.

В результате обследования стали очевидными две вещи: первая — полное раскрытие шейки матки. Это для нас хорошо. Вторая — сердцебиение плода упало со ста сорока до шестидесяти ударов и не восстанавливается в течение уже четырех минут. Это для нас очень плохо.

Описываю девушке всю экстремальность ситуации. Говорю, что надо срочно рожать ребенка. Последствия промедления могут быть трагичны. Так как тужиться ей не хочется, предлагаю два варианта: или щипцы прямо сейчас, или кесарево минут через пять, когда развернут экстренную операционную.

— Дайте мне пять минут, я должна обсудить это с моими братьями и сестрами.

— Хорошо, только, пожалуйста, если можно, не очень долго.

Мнения публики разделились. Идут дебаты. Кто-то поет. В ход пошел хрустальный шар. Сердцебиение плода шестьдесят в минуту. Я проявляю некоторую настойчивость.

Вместо культурного «Скорое принятие решения в вашем случае было бы крайне желательно в виду быстро ухудшающегося здоровья ребеночка», жестко говорю правду:

— Товарищи колдуны и колдуньи! Если мы не родим ребенка в ближайшие десять минут, мы можем его потерять.

Девушка дает согласие на акушерские щипцы. Отлично! У меня все для этого уже готово! Неонатологи, анестезиолог — все в сборе. Операционная развернута на случай, если щипцами вытащить не удастся и придется делать кесарево сечение.

Акушерские щипцы, стоит заметить, несмотря на их устрашающий средневековый вид — очень нежный и безопасный инструмент. Если им правильно пользоваться. Главное правило — нельзя тянуть со всей силы. Если голова не рождается при плавном потягивании — лучше от щипцов отказаться и сделать кесарево.

Обезболиваю, накладываю щипцы, ждем схватку. Сердцебиение плода восемьдесят в минуту. Из рук вон плохо! Так, схватка… приготовились…

Вдруг гаснет свет.

— Мать моя женщина! Это еще что такое?

Я вежливо так, тихонечко так, нежно так поворачиваю голову туда, где стоит свита рожающей, но не для того, чтобы прожечь их взглядом, а наоборот, чтобы попросить их зажечь свет, и вижу в полумраке свечей шестерых голых сотоварищей рожающей, недоуменно сгрудившихся у меня за спиной. Анестезиолог с педиатром стоят неподалеку, закатив глаза внутрь.

— СВЕТ! СВЕТ БЫСТРО! — рявкаю я тоном, от которого у акушерки немедленно начинает дергаться глаз.

Свет, правда, включили мгновенно.

— Доктор! Вы не могли бы тоже снять с себя всю одежду? И вы тоже… — Обнаженная дама из окружения роженицы с блаженной улыбкой обратилась к неотложной бригаде.



— Не стесняйтесь своего тела! Давайте воссоединимся с природой и встретим новую жизнь, скинув все одежды!

Анестезиолога тирада молодой ведьмы не убедила, педиатр тоже обнажаться отказался.

Пользуясь возникшей продолжительной паузой, мне удалось поймать хорошую схватку, и я нежным потягиванием щипцов рожаю голову ребенка. Успели! Сердцебиение восстанавливается… Вот и первый самостоятельный вдох… Розовеет! Ну слава богу…

Голая свита, потрясая бубнами, бросается поздравлять родившую с успешными родами.

Голый бойфренд Бальтазар в одних бусах подходит к новорожденному, чтобы прижать его к своей коже в соответствии с запланированным ритуалом. Ему подают ребенка. Бальтазар берет ребенка на руки, но вместо того, чтобы прижать его к груди, отдает обратно, состроив при этом брезгливую гримасу.

— Эта… вы не могли бы его немного протереть, что ли… а то он весь в какой-то липкой фигне.

Эх вы… а еще лесные братья…

Контрацепция по-ирландски, или Как напугать королевского морского пехотинца

Каждый взрослый мальчик знает, что контрацепция — «дело сугубо женское». Далее чем презерватив как средство самообороны мужская храбрость обычно не распространяется. «Дорогая, ты не забыла выпить гормональную таблеточку?» «Любимая, ты спираль не потеряла третьего дня на аэробике?» «Единственная, тебе маточные трубы не жмут? А давай тебе их перевяжем? Ну или поставим на них танталовые клипсы?» «Нет… ну что ты… операция лапароскопии совершенно безопасна, риск того, что хирурги сделают дырку в аорте, всего лишь один на сто тысяч… нет, ты не зазвенишь в аэропорту Хитроу… и к тебе не будут прилипать другие металлические предметы…»

Предложение же перевязать семенные канатики у нас, у нормальных пацанов, вызывает страх, ужас и панику. Консультировал я как-то одну рыжую ирландскую пару по поводу послеродовой контрацепции.

Она — учительница, а он — королевский морской пехотинец с квадратным подбородком и кулаками размером с голову младенца и, одновременно, нежный, любящий муж, принимающий чуткое участие в обсуждении методов планирования семьи. Сидим, обсуждаем все методы по порядку, сначала за презервативы, потом за «Ясмин», потом за «Мирену» и так далее.

— Доктор, мы бы хотели что-нибудь негормональное и перманентное… у нас это третий ребенок, поэтому, скорее всего, мы больше детей не хотим, правда, Кэрол?

— Правда, Нил.

Таким образом, дошли до перманентных методов. Так вот, говорю, помимо женской стерилизации есть еще мужская стерилизация, когда перевязываются семенные канатики… Смотрю, Нил бледнеет, заметно теряет интерес к происходящему и бубнит что-то себе под нос. Кэрол же, наоборот, внимательно слушает и активно кивает. Заканчиваю свой рассказ про мужскую стерилизацию и вопросительно смотрю на супругов в ожидании их выбора.

— Нил, что ты думаешь по поводу мужской стерилизации?

— Кэрол! Разве ты не помнишь, как изменился наш кот после того, как ему отрезали яйца? Он потерял интерес не только к кошкам! Он умер от ожирения, Кэрол! Я не дам себе отрезать яйца! Даже из-за любви к тебе, Кэрол! Я профессиональный военный!

— Нил, но ты же не яйцами воюешь! — Кэрол поняла, в чем именно заблуждается ее супруг, но по ирландской народной традиции продолжала издеваться над несчастным мужем.

— Кэрол! Я не дам отрезать себе гребаные яйца! Если ты так хочешь, отрежь себе сиськи, а яйца мои не трогай! Все! Разговор закончен! Фак! Заманили-таки!

Нил вскакивает и, густо покраснев, марширует из кабинета вон, прежде чем я успеваю открыть рот с целью разъяснить ему, что яйца ему никто отрубать не собирается.

У Кэрол от смеха на глазах выступили слезы…

— Доктор, я думаю, спираль будет вполне подходящим методом, не правда ли?

— Да, Кэрол, мы можем поставить ее вам во вторник. Пожалуйста, объясните Нилу, что его яички вне опасности…

— Да, конечно… он же военный… яйца ему еще понадобятся.

Держите ножки крестиком!

Иногда бывает, что дети рождаются в самых неожиданных местах. То и дело мы, акушерские работники широкого профиля, выбегаем ловить новорожденных то на госпитальную парковку, то в стоящую перед входом в приемный покой машину «скорой помощи», то еще куда… Обычно бывает очень весело: женщина тужится на сиденье своего «бентли», акушер пытается втиснуться между женщиной и обитым красным деревом спидометром, педиатр с корзиной стоит наготове, а папаша большими глазами смотрит, как его кожаный салон заливают околоплодные воды и прочие физиологические жидкости.

Но однажды было еще драматичнее. Роузи, мать четверых детей, ожидающая своего пятого, и, по уверениям мужа Роузи, последнего ребеночка, приехала совсем заранее. Тридцать восемь недель, воды не отходили, схваток нет. На вопросительный взгляд акушерки Роузи ответила с шотландской прямотой, что, дескать, так получилось, что четвертого своего ребенка она родила дома… в унитаз. Младенца отловили и отмыли, но неприятный осадок остался. Решили, наверное, что будет сантехником, они в Англии, кстати, получают фунт за минуту работы. А как все получилось — отошли воды, схваток не было, так, слегка кольнуло в боку. Ну и решила сходить, так сказать перед родами, по-большому. Результаты — три килограмма восемьсот граммов — превзошли все ожидания. Родила за одну внезапно «накатившую» схватку.

И теперь Роузи сказала, что, дескать, было ей чувство, что вот-вот она начнет рожать, и решила приехать заранее. Бригада с уважением отнеслась к предчувствиям Роузи и, заверив ее, что никаких родов в унитаз больше не предвидится, выделила ей шикарную родильную комнату и подключила живот к аппарату КТГ.[34]

Через два часа захожу в родилку, Роузи лежит, читает дамский роман.

— Ну и где беби? — спрашиваю.

— Похоже, ложная тревога, док. В боку не кольнуло, значит, беби еще не готов. Я, наверное, домой пойду? А то там Гарри с четырьмя спиногрызами сам не справится, чует мое сердце…

— Нет уж, Роузи. Давайте-ка мы вас лучше на дородовое положим, душечка вы моя. Если до завтра ничего не произойдет, то тогда домой, о'кей?

Через пятнадцать минут я, пробегая из одной родилки в другую, увидел, как Роузи утиной походкой направляется к лифту. На дородовом отделении ее ждали кровать, ужин и «Кто хочет быть миллионером» по телику. Нажав кнопку лифта, она остановилась, вздохнула и потерла правый бок.

— Что, начинается, Роуз? — спросил я озабоченно.

— Да нет… так, слегка в боку кольнуло… не то, что вы подумали… уже прошло.

— Ну, ты сообщай, если чего начнется…

Через полчаса, когда я только заварил себе чайку с лимоном и достал сандвич с семгой и свежим огурчиком, сработал «краш-блип».

Пи! Пи! Пи! Пи!

— Экстренный вызов неотложной акушерской бригады в дородовое отделение! Акушерская бригада в дородовое отделение! Акушерская бригада в дородовое отделение! — визгливым голосом кричала тетенька из свичборда.

Вызвав лифт по экстренной кнопке (эта суперкнопка блокирует все остальные кнопки и присылает тебе лифт с недовольными пассажирами, едущими по своим делам), я через минуту оказался в антенатальном отделении. Сзади рысили анестезиолог и педиатрический реджистрар. В дверях отделения меня встретила бледная акушерка Джесс.

— Комната восемь рожает в унитаз!

— Твою мать!

Вбегаю в женский туалет, смотрю, и впрямь наша Роузи — опять рожает в унитаз! На этот раз кроя матом на чем свет стоит. Ее держит за руки другая бледная акушерка — Линда. Вылавливаю из унитаза младенца, зажимы на пуповину, педиатр, отсос, кислород. Кричит! Родили послед и попытались водрузить Роузи на подъехавшую каталку. Она не захотела.

— Да что я, сама не дойду? — И раздосадованная Роузи ковыляет к своей кровати, оставляя за собой кровавые следы.

— Роузи, что же случилось?

— Док… сорри. Глупая я корова. Кольнуло в боку… но не так, как в прошлый раз… совсем не так. Я… я подумала — вряд ли начинается, но все равно, схожу-ка я по-большому…

Через шесть часов Роузи ушла домой, оставив нам на столе коробку конфет и открытку с надписью:

«Дорогая акушерская бригада! Большое спасибо за то, что вы спасли моего сына Бобби, выловив его из унитаза. Видимо, все-таки это мой стиль родов. А сантехников в семье мало не бывает. Может, приду через годика два снова.
Ваша Роуз О'Салливан.

Встречают по одежке

Ни для кого не секрет, что для всех нас очень важно, кто во что одет, кто чем пахнет и у кого какая тушь для ресниц. В принципе, для врача это важным быть не должно, потому что лечить полагается всех одинаково, несмотря на принадлежность к социальному классу или модному направлению. Но иногда даже у матерых клинических динозавров бывают промашки…

Клиника сексуального здоровья. СПИД, хламидиоз, генитальный герпес, гонорея и прочие «радости» от общения полов. Я, вообще-то, там не работаю, немного не мой профиль, но меня время от времени посылают посидеть на приеме в клинике профессора Герберта, улыбчивого дедушки и заодно мирового специалиста по всяким половым инфекциям, для повышения квалификации и общего развития. Сижу. Дамы будто сговорились. Все предыдущие шесть пациенток — исключительно жрицы любви. Все как одна очень даже роковые женщины. С ними, как оказалось, очень просто работать. Жалобы, анамнез, обследование, мазки. Советы по профилактике. Бесплатные презервативы. До свиданья. С ними можно даже пошутить, главное — не реагировать на флирт, это неэтично. Приходят они, как правило, целыми отрядами раз в две недели на профилактическую проверку, хихикают в коридоре и делают губы бантиком.

Седьмая и последняя на сегодня пациентка — высокая красивая блондинка. Сильный аромат «Гуччи Раш», тут же заполнивший весь кабинет, мини-юбка, ярко-красная помада, клатч от Фенди, сапоги от Джимми Чу намного выше колен. Зовут Оля.

— Здравствуйте, Ольга. Я профессор Герберт, а это мой коллега мистер Цепов.

— Здравствуйте.

— Чем мы можем вам помочь?

— У меня было несколько незащищенных половых контактов, во всех трех случаях рвался презерватив, я хотела бы провериться на инфекции.

— Хорошо, мы возьмем у вас анализы крови на СПИД, гепатиты и мазки на половые инфекции, если желаете.

— Yes, please. — Она, в принципе, очень хорошо говорила по-английски, но я все равно про себя улыбнулся, услышав ни с чем не сравнимый, едва заметный московский акцент.

— May I ask you a personal question, dear? — Профессор посмотрел поверх очков.

— Of course.

— Are you a working girl?

— Yes![41]

Профессор Герберт понимающе кивнул, пообещал Ольге бесплатные презервативы и углубился в бумаги, заполняя формы для анализов. То, что произошло дальше, заставило его густо покраснеть и начать заикаться.

— I am a financial analyst in an Oil Company.

— Oh, I am so sorry. I do apologize. Must be a rather busy job?[42]

Ольга с удивлением посмотрела на профессора: чего это он вдруг начал извиняться?

От позора и стыда и я, и профессор Герберт готовы были провалиться в преисподнюю…

Взяв необходимые мазки, я попрощался с Ольгой, вручил ей обещанную коробку «Дюрекса» и закрыл за ней дверь.

Профессор Герберт сидел, обхватив голову руками.

— My god, Dennis, I am doing this for 25 years and I could not tell… what a shame! Do you think I have offended her? I am too old and need to retire…

— I don't think she's understood. English is not her first language. She is Russian.

— Oh, Russia! A wonderful country where business analysts look like sex workers, and sex workers look like political refugees. I do need to retire and live there for the rest of my life…[43]

Примечания:
[41]
— Могу ли я задать вам личный вопрос, дорогуша?

— Конечно.

— Вы проститутка?

— Да.


[42]
— Я финансовый аналитик в нефтяной компании.

— Извините. Я глубоко извиняюсь. Должно быть, очень много работы?


[43]
— Боже мой, Дэннис! Я занимаюсь этим уже двадцать пять лет и не смог отличить! Какой позор! Нет, я слишком стар, и мне определенно пора на пенсию.

— Я не думаю, что она поняла, о чем вы. Английский — не ее родной язык. Она русская.

— О, Россия! Прекрасная страна, где бизнес-аналитики выглядят как проститутки, а проститутки выглядят как политические диссиденты! Мне нужно уйти на пенсию и жить там остаток своих дней.

"38+2/40" - з цього оповідання завжди реву.
А про пологи капітана боїнга - згадую, як з першим в пузі прийшла до Ястремського, а він після консультації мені і каже, що не уявляв собі що жінка може сисадміном бути - мов, не жіноча то робота.

Дякую за море емоцій!

))))))

И вам спасибо))

На этом пока заканчиваю. Остальные рассказы из данного сборника меня не так впечатлили, здесь выкладывала только самое-самое, на мой взгляд.

Спасибо за интересную наводку))) Прочитала запоем всю книжку"Держите ноги крестиком". Особенно понравились главы про студенчество и походы в Карелию)))