Придуманные истории и не только

***
Завари мне, пожалуйста, чай.
Черный чай с ароматом корицы.
Я хотела проститься - «прощай»!
Только что-то не говорится.
Я хотела судьбу обмануть,
Только все получилось иначе.
Ты налей коньяка мне чуть-чуть.
Говорят, что мужчины не плачут?

На столе для двоих два бокала,
Небо летнее из чернил.
Я тебя не нашла. Но теряла...
Ты меня не сберег. Но хранил...

Обмануть себя…
Порфирий Игнатьевич привычно протянул руку к будильнику, собираясь ударить по его блестящей кнопке прежде, чем спальню огласить противный трезвон. Рука, нащупала только холодный глянец журнала. Недоуменно приподнявшись на локте, Порфирий Игнатьевич взглянул вокруг. Будильника не было. Не было и кособокой тумбочки, на которой обычно будильник стоял. Собственно, не было и спальни. Была какая-то квадратная комната с бордовыми бархатными шторами. Была огромная хрустальная люстра под высоким лепным потолком, чайный столик, сервированный для завтрака, была двуспальная кровать под парчовым балдахином.
- Люся!- дрожащим голосом позвал Порфирий Игнатьевич. – Люся!
Как и следовало ожидать, Люся, жена Порфирия Игнатьевича, не появилась. Вместо нее за окном раздался звон трамвая и невнятный шум улицы.
Порфирий Игнатьевич выскочил из кровати, подбежал к окну, нетерпеливо отдернул штору и увидел совершенно незнакомую ему улицу. Причем, судя по всему, улица была не из его города, даже не из его страны. Весело пофыркивали выхлопными трубами автомобили неизвестных марок, один за другим подкатывали к остановке трамваи, суетились торговцы цветами. Краснолицый булочник выносил на улицу противни со сдобой.
Порфирий Игнатьевич нетвердыми ногами подошел к креслу, почти упал в него, и застонал, крепко зажмурив глаза. Звон трамваев не стихал, и даже запах сдобы, кажется, стал проникать в комнату. Резкая трель телефонного звонка заставила Порфирия Игнатьевича вздрогнуть. Звонил старинного вида аппарат, стоящий на невысоком комоде. Порфирий Игнатьевич с опаской поднял трубку.
- Алле! Гвоздикин слушает!
- Доброе утро, господин Гвоздикин! Это телефонистка отеля. Вы просили вас разбудить в половине девятого. Желаю вам удачного дня. – И, прежде чем Порфирий Игнатьевич успел что-либо ответить, трубку положили.
- Да что же это! – неизвестно к кому обращаясь, воскликнул Порфирий Игнатьевич. – Нет, я все прекрасно помню. Вчера я завел будильник, лег спать в своей квартире, а сегодня проснулся неизвестно где! Ну да, поругался с Люсей. До этого мы со слесарем соседнего ЖЭКа пошли в пивную, поговорили за жизнь. Ах, да, там еще был смешной старичок…
И Порфирий Игнатьевич вспомнил, как вчера в пивной они со слесарем угостили пивом какого-то доходного старичка, который попросил у них рубчик на поправку здоровья. Рубль они доходяге не дали, а пивка налили. Старик пиво выпил, и сказал, что отблагодарит. Слесарь еще посмеялся, что, мол, с тебя возьмешь. И тогда старичок пообещал, что выполнит любое их желание, загаданное сегодня перед сном. И добавил:
- Но смотрите, не испугайтесь. Новое останется с вами, только если и вы изменитесь. А я сюда еще приду, так что, наверное, когда-нибудь свидимся…
Конечно, они ему не поверили, и тут же забыли и о старичке, и о его странном обещании, потому что снова подошла их очередь в толпе таких же жаждущих пива. Бокал за бокалом, и домой Порфирий Игнатьевич дошел с трудом. Дверь открыла жена, готовая, как всегда, к перебранке, с колбасками бигуди на крашеной голове, в заляпанном переднике, и с перекошенным от злости ртом. И тут-то со страхом Порфирий Игнатьевич вспомнил свою мысль, проскользнувшую украдкой в голове. Подумал он буквально вот что: «Провались-ка ты пропадом! А еще лучше я!» И после этого наступила темнота. То есть можно было бы думать, что это он просто отключился на этом месте, перебрав с пивом, если бы не сегодняшнее совершенно невероятное пробуждение.
Выходит, он таки куда-то провалился? А что же делать теперь? Смелым Порфирий Игнатьевич был только перед женой и только после нескольких бокалов пива. На работе его считали тютей, посылали на самые невыгодные заказы. Все проблемы в их жизни решала жена. Это она выбила в ЖЭКе малогабаритную гостинку, она вечно воевала с соседями, с начальством, с покойной матерью Порфирия Игнатьевича, с самим Порфирием Игнатьевичем. Он даже иногда думал, что если бы не эта потная, крикливая, вечно суетящаяся женщина, его жизнь могла бы сложиться куда лучше. Ведь он когда-то был молод, строен, талантливо играл на скрипке, ухаживал за красивыми утонченными девушками. А однажды в шумной компании перепил пива, проснулся утром рядом с плохо знакомой барышней, и через месяц был поставлен перед фактом своего будущего отцовства. Ничего другого не оставалось, кроме как жениться. Новоиспеченная родня считала, что пиликанье на скрипке занятие недостойное, что родственник им попался никудышный, и до того затюкали, затерли бедного Порфирия Игнатьевича, что он продал свою скрипку, устроился по протекции шурина электриком в ЖЭК, и поплыл по течению жизни. За прошедшие годы незаметно вырос и ушел в армию сын, жена стала привычной и неизбежной, как потемневшие обои на кухне, а сам Порфирий Игнатьевич только и добился того, что отвоевал себе право оставлять с получки десятку на традиционные пивные встречи с друзьями. Несмотря на коварную роль, сыгранную пивом в его судьбе, любви к пенному напитку Порфирий Игнатьевич не потерял.
Теперь, оказавшись в такой странной ситуации, он растерялся. Вначале растерялся, а потом подумал, что терять уже все равно нечего, на работе поставят прогул, никуда не денешься, так что можно выйти на улицу, посмотреть, что там делается. Не успел Порфирий Игнатьевич спуститься в вестибюль, как тучный швейцар взмахнул рукой, и к отелю подъехал шикарный автомобиль. Поскольку швейцар услужливо распахнул дверцу, Порфирию Игнатьевичу ничего не оставалось, как сесть в машину.
- В офис прикажете, или на виллу? – осведомился шофер.
- Э-э-э – начал мычать Порфирий Игнатьевич, а потом нашелся – На виллу.
Пока машина, взвизгивая шинами на крутых поворотах, мчалась по узкой серпантинной дороге, Порфирий Игнатьевич рассуждал, вышвырнут его сразу по приезду на эту самую виллу, или для начала побьют.
Тем временем они въехали в широкие ворота, и оказались на залитом солнцем дворе. К дверце услужливо подскочил мажордом, распахнул ее и помог Порфирию Игнатьевичу выбраться из мягкого чрева машины.
- Госпожа у бассейна – почтительно доложил мажордом. Порфирий Игнатьевич с тоской представил Люсю, сидящую в полосатом шезлонге, с лицом, намазанным сметаной, и обрывком газеты на сгоревшем носу.
Пару метров по извилистой, обсаженной какими-то тропическими растениями дорожке, и взгляду ошеломленного Порфирия Ивановича предстал бассейн. На голубой поверхности играли солнечные блики, служанка в белой униформе несла поднос с сандвичами, а в действительно полосатом шезлонге сидела загорелая длинноногая женщина с рыжими волосами. Такие женщины снились Порфирию Игнатьевичу давно, еще в досвадебные годы. Снились и потом, но как-то мимолетно, легко пугаясь могучего храпа накрученной на бигуди Люси.
- Доброе утро, дорогой! Как добрался? Перелет из Вены был не очень тяжел? – рыжеволосая подошла вплотную, и, улыбаясь, потрепала Порфирия Игнатьевича по остаткам волос. – Что-то ты странно выглядишь сегодня. Я прикажу приготовить тебе твой любимый пунш. Она поцеловала Порфирия Игнатьевича в щеку, и, не дождавшись ответа, ушла в дом.
Служанка поставила перед обескураженным электриком поднос с графинчиком чего-то запотевшего, с сандвичами и тоже удалилась.
Порфирий Игнатьевич решился. В конце концов, он ни в чем ни виноват, и всегда сможет это доказать. Доходного старичка сыскать будет непросто, но кто-то же должен ответить за эти эксперименты. И Порфирий Игнатьевич протянул руку к кувшинчику, налил себе темно-коричневой жидкости и с размаху выпил. Горло приятно обожгло, и где-то внутри разлилось долгожданное спокойствие.
- Ты пьешь виски безо льда? Ты точно заболел. – Длинноногая, неслышно возникнув из-за спины, бросила ему в бокал пару кусочков. Она села на перила, и ее шелковое бедро коснулось кисти Порфирия Игнатьевича.
- Я, я, правда, себя плохо чувствую. Мне надо прилечь. Перелет был тяжелым - он испуганно вскочил на ноги.
- Фиря, ты ли это? Пьешь виски безо льда, не искупался в бассейне, даже не потащил меня в спальню! – от этих слов Порфирию Игнатьевичу стало еще хуже.
- Я-а, э-это, сейчас! – проблеял Порфирий Игнатьевич и стремглав бросился к автомобилю.
- В офис! – скомандовал он невозмутимому шоферу, и быстро заскочил в кондиционированное нутро машины.
Когда вилла осталась позади, Порфирий Игнатьевич немного успокоился. Город мелькал за окнами, вымытые утренние улицы приветливо сверкали стеклянными витринами, вывески приглашали в различные заведения.
- Стой! – вдруг закричал Порфирий Игнатьевич. Машина послушно затормозила. – Подожди меня тут.
Надо сказать, что в обычном состоянии Порфирий Игнатьевич удивился бы неизвестно откуда взявшемуся командному голосу. В своей жизни он повышал голос только на партнеров по преферансу в исключительных ситуациях и на жену, когда алкоголь отключал привычное состояние страха. В основном кричали на него – супруга, начальник, клиенты. Но сейчас Порфирию Игнатьевичу было не до таких мелочей. Поэтому, отдав распоряжение шоферу, он выскочил из машины, и направился к небольшому зданию, на фасаде которого красовалась вывеска «Частный доктор». Фамилия доктора была написана на неизвестном Порфирию Игнатьевичу иностранном языке.
- Доктор, умоляю, обследуйте меня. У меня что-то с памятью.
- Не волнуйтесь, голубчик. Сейчас все выясним. – Доктор приступил к обычным вопросам.
Когда осмотр был окончен, доктор сказал:
- Вы абсолютно здоровы. Ваше физическое здоровье выше всяких похвал.
- А-а я-язва? – снова стал заикаться Порфирий Игнатьевич. – У меня всегда была язва!
- Да нет у вас никакой язвы! Но скажите, ваши родственники точно не страдали психическими заболеваниями? – начал по второму кругу эскулап.
- Неет! – и Порфирий Игнатьевич попятился к двери.
- Уф! – вытер он вспотевший лоб и сел в машину. – Теперь в офис.
Когда автомобиль притормозил у красивого высотного здания, Порфирий Игнатьевич стал мучительно соображать, в какую же ему комнату надо идти. Из сомнений его вывел администратор, который провел Порфирия Игнатьевича к персональному лифту. В окружении бронзы, ковров и зеркал, Порфирий Игнатьевич вознесся на один из многочисленных этажей, нажав кнопку «Кабинет». Выйдя в оглушительно богатый вестибюль, он вдруг заметил двух работников, которые возились с настенным светильником. Порфирий Игнатьевич подошел поближе, и увидел, почему у них не ладилось дело. Совершенно забыв, где он находится, не обращая внимания на вылезающие из орбит глаза помощника, вышедшего встречать шефа, Порфирий Игнатьевич взял в руки отвертку, и быстренько соединил клеммы так, как было нужно.
- Ну вот, теперь не вывернется, гадина! – сказал он свою любимую фразу, которой обычно завершал любое сделанное дело. И машинально добавил – Сколько за работку пожалуете?
Помощник округлил глаза настолько, насколько это позволяло его узенькое лицо. Рабочие стояли, открыв рот. Порфирий Игнатьевич посмотрел по сторонам, и увидел рядом с собой обшарпанную тумбочку, металлический будильник, услышал Люсин храп, и почувствовал, что лежит в своей кровати.
- Ах, я дурак, ах, дурак! Кем мог стать-то! А вместо этого лампы чинить начал! Деньги за работу клянчил!
Перед глазами Порфирия Игнатьевича, как в калейдоскопе, пронеслись картинки с виллой, с рыжеволосой красавицей - «В спальню же звала, в спальню!», с шикарным офисом и лакированным автомобилем…
Спустя пятнадцать минут Порфирий Игнатьевич мчался по утренним улицам родного города в направлении знакомой пивной. Полы его старенького пальто хлопали по ногам, руки в кармане сжимали единственную десятку, а трясущиеся губы повторяли:
- Только бы он пришел, только бы пришел! Ничего не пожалею, все отдам!
Но где-то в глубине души было пусто, холодно, и тоскливо от безнадежно утраченной возможности.

С широко открытыми глазами.

Я наблюдаю, как просыпается по утрам моя дочь. Сонные ресницы размыкаются, губы сами собой складываются в нежную улыбку. Еще не проснувшись до конца, она уже рада начинающемуся дню. Это чувство радости заполняет всю ее комнату. Даже теплый медвежонок, извлекаемый откуда-то из складок одеяла, настроен благодушно и миролюбиво.
По дороге в детский сад, пока я перебираю в голове предстоящий день и обдумываю планы, моя маленькая девчушка успевает рассмотреть окружающий ее мир во всех подробностях.
- Мама, смотри, в небе овечки! – она останавливается на полпути, и, смешно задрав кверху свой носик, разглядывает облака, которые сегодня действительно похожи на кучерявых овец. Одна овечка серого цвета, и я озабоченно говорю:
- Надеюсь, дождя не будет.
- Почему?
- Потому что я без зонта.
- Мама, не бойся, дождь не страшный. Он вкусный, – делится со мной своими открытиями кроха.
- Вкусный? А ты откуда знаешь?
- А мы с Иришкой пробовали. В прошлый раз, когда шел дождь, нас завели на веранду. Но мы высунули руки под дождь, а потом лизнули. Было вкусно! – бесхитростно объясняет дочь.
Я только вздыхаю и ничего не говорю. Мы идем молча. Я смотрю на часы, а она по сторонам.
- Мам, смотри, кораблик застрял! – дочка тянет меня за рукав. – Давай поможем!
И не успеваю я сказать и слова, как она уже выпускает в свободное плаванье по луже желтый листок, застрявший на мели. Я хочу привычно крикнуть: «Не ходи, ноги промочишь!», но вовремя вспоминаю все педагогические книги, прочитанные мною. Все равно кораблик уже на свободе, а ноги, кажется, остались сухими.
Весь путь до садика так и проходит. Для меня это только пять минут ходьбы по осенней улице, для нее – мир открытий, чудес и загадок. Она видит сороку на дереве, а я вижу болото под этим деревом, она нюхает поздние хризантемы в палисаднике, а я переживаю за чистоту ее курточки. Так и идем вместе по одной дорожке, но в разных мирах.
Мой маленький мудрый человечек, кто же научил тебя не просто смотреть на мир, но и видеть его? Точно не я. Я уже забыла, как восхитительно пробежаться босиком по лужам, как вкусно облизывать сосульки, и как модно наклеивать себе цветочные лепестки на ногти в качестве маникюра…
Как же научиться и мне идти по улице с широко раскрытыми глазами? Почему жизненный опыт, принеся объективные знания о мире, принес шкалу ценностей, по которой собранные желуди не стоят запачканных ботинок, а наблюдение за гусеницей менее важно, чем своевременный приход в детский сад?
Мой взрослый мир такой солидный, прочный, разумный. Ее детский мир – воздушный, переливающийся и легкий. Почему же мне мой мир, наполненный вещами и событиями, недоступными пока для детского понимания, кажется беднее ее мира, такого бесхитростного и простого?
Пока моя дочь маленькая, она еще приглашает меня к себе, делится со мной своими открытиями и радостями. Но если малышка почувствует, что моя взрослость и правильность теснят ее нежный мирок, то двери в эту детскую страну закроются для меня навсегда.
Я не хочу, чтобы так получилось. А значит, в ближайшие выходные я отложу все свои взрослые дела, и пойду вместе с дочкой в городской парк. Пойду кормить голубей, любоваться блестящей паутинкой между ветвей и собирать желуди.
Пойду с широко раскрытыми глазами. Пойду учиться видеть мир.

***
Ты остался для меня загадкой.
Полной прелести, но неосуществимой.
Я теперь люблю тебя украдкой.
Чей-то муж ты, ну, а мой - любимый.

Никого я этим не обижу,
И ничью судьбу не украду.
Если я во сне тебя увижу,
То счастливей буду поутру.

Я не знаю, помнишь обо мне ты,
Или все забылось, заплелось.
Главное, что в этом мире где-то
Нам с тобою свидеться пришлось.

Остаешься ты приобретеньем,
Чудом, что пришло в мою судьбу.
Наших тел горячее сплетенье
Я запомню. Но не повторю.

liya, спасибо большое за хорошее настроение этим утром! Очень здорово, я так люблю творческих и "пишущих" людей, сама этим балуюсь иногда Просто одно удовольствие читать такие рассказы. И стихи замечательные, немного грустные, но жизненные. Спасибо! Жду еще! eace:

liya я прочитала все на одном дыхании,очень хорошо написано,стихи трогают душу ! Спасибо!

тронуло)

***
Весна стучится в сердце и в окно.
Я откликаюсь телом и душой.
Вдыхаю грудью пьянкое вино,
Но купол неба пахнет не тобой.

Дожди бегут по стеклам, как ручьи.
Твои глаза все дальше и туманней.
Здесь все мое. А мы с тобою чьи?
И кто кого этой весной обманет...

Иду, шатаясь от хмельной удачи.
Раскидываю крылья над землей.
Ты где-то в мире есть, и это значит -
Жизнь продолжается дождливою весной.

***
Губами в губы столкнулись.
Стою.
Держусь руками и балансирую
на краю.
Я знаю - чуть шевельнется
во мне душа,
Ты через губы ее выпьешь,
не спеша.
Спасенье, если нырнуть поглубже.
И лишь круги,
Как по воде. К тебе вернутся
мои шаги.
Я убежала – удачно вышло –
в который раз.
Смеялось небо. Оно-то знало,
как все у нас.

Спасибо, девочки, мне приятно!

Очень интересно и легко читается! Спасибо автору за приятные минуты!

Эссе для будущего папы
Мы сделали с тобой ошибку.
Была зима, под ногами похрустывал снег, холодные звезды опрокидывали на нас пустоту. Мы шли рядом и не чувствовали тепла. Мне казалось, что весь город спрятался в уютные, теплые квартиры, а мы с тобой, как неприкаянные, обречены до утра ходить по безлюдным улицам. Но выхода не было. Самое разумное решение звучало так: «Расстаться». Мы были очень молоды и напуганы. Ты постоянно курил, и меня безумно раздражал табачный дым. Но я молчала. Ты уже был не мой, и даже твои сигареты не должны были меня волновать.
С натужным скрипом подошел к остановке троллейбус. Я видела, что это подходящий номер, и что ты больше всего хотел бы оказаться внутри. Я молчала. Ты не решался оставить меня одну. Но мыслями ты был не со мной. Ты хотел как можно быстрее все закончить. Я этого боялась. Мы стояли совсем рядом, так, что дыхания наши смешивались, и смотрели друг другу через плечо. Я боялась встретиться с тобой взглядом. Я понимала, что надежды нет, но очень хотела верить в то, что все можно изменить.
-Ну, иди. Вон твой троллейбус. Я еще пройдусь.- Ты был готов избавиться от всех мучений ценой вынужденной прогулки по февральскому морозу.
-Пока!- Я выбрала это слово за его краткость, которая не позволила бы тебе услышать слезы в моем голосе.
В конце концов, я же с тобой согласилась. Выхода действительно нет. А слезы – это так, пустяки.
Троллейбус был пустой. Я сидела у замерзшего окна и ни о чем старалась не думать. Мне было 19 лет, и я за пару часов стала взрослее на целую жизнь. Маленькую человеческую жизнь…
Когда почти через год мы встретились снова, заканчивалась осень. Я шла по безлюдному парку, и старалась укрыть коляску от ветра. Ты мучительно подбирал слова, нервно доставал пачку сигарет, и, хотя я молчала, тут же прятал ее обратно. Небо хмурилось, я ускоряла шаги. Мокрые листья налипали на колеса. В твоем голосе слышались искательные интонации, а я не знала, что тебе ответить. Я не знала, на что решиться – дать ли тебе покатить коляску, или прокричать в лицо все, что я передумала и пережила за последний год. Так мы дошли почти до выхода, когда мой сын заплакал. Я остановилась, и заглянула в коляску. Потом я подняла глаза на тебя и увидела, что вы очень похожи.
Ветер гнал мимо нас уцелевшие листья, а мы стояли и смотрели друг на друга.
Тогда, в феврале, мы сделали ошибку. Сейчас могли сделать вторую. Я подошла к тебе ближе, взялась обеими руками за отвороты твоей куртки, уткнулась в тебя лицом и заплакала. И ты не знал, кого утешать в первую очередь, меня или нашего маленького сына, который продолжал плакать в коляске…

***
Сплетая волосы и руки,
Так трудно помнить, что на два,
Увы, не делятся разлуки.
А умножаются на два.
Во власти жестов и касаний,
Воруем встречи у других.
Но не взрастет число свиданий,
А разделится на двоих.
У арифметики нелепой
Свои и логика, и суть...
Придет и нам пора ответа
за то, что крали по чуть-чуть.

***
Чужие руки на моих плечах
Напомнят мне, что мы с тобой не вместе.
Я ужинаю с кем-то при свечах.
А думаю лишь о твоей невесте.

Живу, открывшись телом и душой.
Тебе – до дна, кому-то – только внешне.
Но ночью сплю не под твоей рукой.
И глажу утром не твои одежды.

Подмена лиц и чувств произошла.
Все проще выносить чужие ласки.
Как ты живешь без моего тепла?
Так же, как я, другой рукой обласкан...

***
На подножку прыгая трамвая,
Зацеплюсь зонтом за твой карман.
Ты подумаешь «а кто это такая?»,
Фыркну я: «ну что за хулиган!».
И, сверкая пряжкой на ботинке,
Отстучу полжизни от тебя.
Ты присвистнешь - «барышня-картинка!».
Отвернешься, шарфик теребя.
Проследишь глазами – где же делась
Та, что зацепила не зонтом?
Ты не знаешь - я с весною спелась,
И озорничаем мы вдвоем.

Класс!!От рассказа слезы наворачиваются((

такой маленький рассказ дал так много переживаний.. во время чтения..

очень..

трогает душу
спасибо Вам)